Анна Акилова, журналист, переводчик
«Обоснованная фантазия» о супруге первого искусствоведа, справедливо напоминающая нам, что Вазари – не только фестиваль, но и человек.
Дождливым промозглым декабрьским утром года 1549-го в главной капелле базилики Сан-Франческо в Ареццо яблоку негде упасть. Сюда набилось полгорода, чтобы посмотреть редкую для того времени церемонию венчания Николозы Баччи, дочери Франческо Баччи, благородного аретинского гражданина, и Джоджо Вазари, сына горшечника, который хоть и выбился в люди, но как был ремесленником, так им и остался.
После свадьбы молодожены поселились в доме, купленном Вазари за 10 лет до свадьбы в предместье Сан-Вито, недостроенном, зато с большим участком земли. Наивный Джорджо рассчитывал пустить всю землю под огород: лучок свой, морковка, свекла, помидоры модные в теплицах, наверное, мечтал он. Но сначала было не до того все: то герцогского наследника крестить никак невозможно без новой картины во всю стену баптистерия, и только Вазари может написать ее всего за неделю, то в Риме с кумиром молодежи Микеланджело Буонарроти срочно надо беседовать об архитектуре, живописи и вообще о высоком, то с кардиналом дель Монте в Болонье вина выпить. Кстати, именно тогда дель Монте и убедил Вазари «вескими доводами» завязать с холостой жизнью. Что это были за «веские доводы», которые Вазари упоминает в своем жизнеописании, сейчас можно только догадываться.
Но в итоге Вазари обзавелся прелестной юной женой. А где прекрасная дева, там какие овощи? Только цветы. Ну, может, не только, но лучший кусок сада точно был отведен под цветник. Джорджо в восторге от своей Козины – так он сократил неблагозвучную Николозу. Это уже потом, спустя полтысячелетия, феминистки будут возмущаться со страниц женских журналов: «Вазари относился к жене как к вещи!» («козина» с итальянского – безделушка), а на тот момент все исключительно умиляются. Он посвящает ей стихи, рисует кучу ее портретов, и целых два месяца они живут вместе в их прекрасном доме, отделкой которого Вазари занимается сам в качестве отдыха и развлечения. Времени на развлечения за все 10 лет владения недвижимостью у него было немного, поэтому к свадьбе была отделана хорошо если половина. Но как! Он с гордостью показывает жене готовые комнаты, и она, конечно же, в полном восторге, а как иначе, ведь он – лучший живописец, ее Джорджо…
А еще промозглыми зимними вечерами у камина, завернувшись в теплое меховое одеяло, она слушает его рассказы о детстве, которое было на удивление счастливым и гармоничным для того времени. Отец почему-то не порол талантливого пацана за то, что тот не лепил горшки, продвигая семейный бизнес, а вечно пропадал в церквях Ареццо, перерисовывая там все картины подряд. А зарисовывать было что, кстати: за 50 лет до рождения Джорджо непревзойденный Пьеро делла Франческо по заказу прадеда Козины расписал главную капеллу базилики Сан-Франческо, ту самую, где они и венчались. Более того, отец даже идет на поводу у сына и отдает его в подмастерья французу витражисту Гильому из Марсильи, и еще два счастливых года юный Джорджо проводит за ловлей разноцветных солнечных зайчиков, постигая азы рисунка и осваивая новейшие технологии создания витража.
Потом, уже во Флоренции, в мастерской Андреа дель Сарто, куда его отправил кардинал Пассерини, заметив у витражиста талантливого мальчишку, за какие-то три года Вазари не только прошел прекрасную школу рисунка и живописи у одного из лучших мастеров XVI века, но и получил превосходное гуманитарное образование, общаясь с такими титанами, как Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти, а Микеланджело так вообще официально давал в мастерской дель Сарто уроки архитектуры. И я готова спорить, что этот ботан Вазари не пропустил ни одного из них.
Козина – гениальная слушательница, она вместе со своим Джорджо переживает за его учителя Андреа дель Сарто, который одарен ничуть не меньше своих прославленных друзей, ему просто не хватает честолюбия, чтобы добиться того же. И еще жена у него ужасная. Эта Лукреция дель Феде только и могла что проматывать деньги мужа и орать на его учеников. Но самый кошмар, уверена Козина, в том, что эта мегера даже не подошла к смертельно больному мужу, ничем не облегчила его страданий, когда он, всеми забытый, умирал от чумы в своем опустевшем доме.
Лично я в Лукрецию камня не брошу: в XVI веке люди уже точно знали, как безумно заразна эта жуткая болезнь и как быстро она убивает в первую очередь женщин и детей, у мужчин, кстати, выжить было гораздо больше шансов. Впрочем, не в этот раз – предусмотрительная Лукреция пережила мужа на 40 лет.
За те два месяца после свадьбы, которые Вазари провел в родном городе, он успел рассказать жене очень много. Вместе они в который раз оплакали смерть любимого отца Джорджо: он умер от чумы в том же страшном 1527 году, когда юные патроны и ровесники Вазари, Алессандро и Ипполито Медичи, были изгнаны из Флоренции из-за идиотской политики их ближайшего родственника папы Климента VII.
Этот некомпетентный придурок фактически спровоцировал самое разрушительное и страшное со времен варваров разграбление Рима испано-германскими войсками. Защитники Рима были уничтожены практически полностью, швейцарская гвардия перебита прямо на ступенях собора св. Павла. Событие это овеяно легендами в истории Ватикана — до сих пор гвардейцы принимают присягу в роковой день 6 мая на этих самых ступенях.
Флорентийцы, узнав о римском кошмаре, испугались, прогнали папских родственников и провозгласили республику, взяв в заложницы восьмилетнюю герцогиню Урбинскую, собственно, Екатерину Медичи, будущую королеву Франции, мать трех французских королей и скандально известной королевы Марго. Все помним Варфоломеевскую ночь? До сих пор многие считают, что это была ее блестящая идея.
За полгода до свадьбы Вазари и его Козины Екатерина Медичи была коронована в базилике Сен-Дени в пригороде Парижа, что, правда, ни на грамм не приблизило ее к власти, поскольку настоящей королевой была и оставалась еще 10 лет любовница ее мужа короля Диана де Пуатье.
Но вряд ли Джорджо обсуждал с женой международную политику и скандалы, он, как все мужчины, найдя благодарную и прекрасную слушательницу наверняка говорил только о себе любимом. Благо рассказать-то было что.
Например, как в 1529 году его практически с лесов снял кардинал Ипполито Медичи, когда Вазари расписывал портик перед главным входом в церковь монастыря св. Бернарда в Ареццо. Просто проезжал мимо по дороге в Рим, увидел, что его талантливый приятель убивается, за копейки батрача на жадных монахов, и позвал с собой. Надо понимать, что обоим красавцам на тот момент по 18 лет, а первый герцог Флоренции Алессандро деи Медичи детто Моро был всего на год старше этих оболтусов.
Роспись портика ответственный Джорджо, конечно, закончил и тут же рванул в Вечный город. У него всю жизнь был нюх на правильных покровителей плюс природное обаяние, ну и просто банальное везение тоже никто не отменял. А в Риме молодой Вазари еще и понял, что, оказывается, бешено честолюбив. «Почему не в моей власти добыть себе путем упорного труда и учения то высокое положение и те звания, которые стольким другим удалось приобрести? Ведь они состояли из мяса и костей совершенно так же, как и я» – вопрос, который тогда не давал ему покоя, как он потом признавался.
Козине Джорджо, конечно, рассказывает, как он днем и ночью оттачивал мастерство, зарисовывая все подряд на пару со своим другом Франческо Сальвиати. «Не осталось ни одного хоть сколько-нибудь значительного произведения, которое я не зарисовал бы», – вздыхая, говорит он и гладит ее по коленке. Эмоционально живописуя жене лишения и трудности, которые приходилось преодолевать двум честным талантливым юношам, пытающимся заработать на жизнь и плюшки своим искусством в этом жестоком мире, он наверняка забывает ей рассказать, как по заказу того же Ипполито пишет довольно скабрезные полотна для палаццо веселого кардинала, и тот его всячески поощряет, «одевает с иголочки» и вообще осыпает милостями, заказывая очередную живописную вакханалию (и побольше).
Когда же благодетель отправляется в качестве папского легата в Венгрию, Джорджо берет под свое крыло сам папа Климент, который к восьмому году своего понтификата окончательно подорвал престиж Ватикана в Европе. Через пару лет король Англии Генрих VIII, наплевав на его запреты, разведется со своей опостылевшей первой женой Екатериной Арагонской и женится на «этой ведьме» Анне Болейн. В ответку этот умный человек предаст Генриха и архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера анафеме, ну и в итоге получит «Акт о супрематии», полный раскол и англиканскую церковь. Корректные историки говорят об автократизме папы Климента VII, но, наверное, термин «идиотизм» здесь будет более уместен.
Впрочем, к этому времени («акт о супрематии» был принят в 1534 году) неутомимый Джорджо Вазари уже два года как во Флоренции. Кардинал Ипполито перед своим отъездом предусмотрительно снабдил его рекомендательными письмами к кузену Алессандро (а то вдруг тот сам не вспомнит совместных походов по куртизанкам), и Джорджо очень тепло принят и обласкан герцогом. Козина радуется успехам мужа при дворе Алессандро Медичи, негодует на завистников и недоброжелателей, которыми Вазари в тот период своей карьеры обзавелся в избытке, облегченно смеется и хлопает в ладоши, узнав, как все враги посрамлены и козни их расстроены исключительно благодаря смекалке и потрясающей работоспособности ее Джорджо.
Эти два их медовых месяца абсолютно волшебны. Молодожены все время проводят вместе – засыпают и просыпаются, обедают и ужинают, ходят к мессе, даже гуляют по окрестностям, когда погода позволяет, или просто сидят в своем чудесном саду, держась за руки. Джорджо учится любить. Тринадцать лет после смерти отца он как старший в семье пер на себе ответственность за благополучие матери, двух братьев и трех сестер. Он и дом-то позволил себе купить только после того, как заработал на приданое и благополучно выдал замуж последнюю сестру. И целых десять лет потом даже думать не хотел, чтобы снова впрячься в эту кабалу заботы о ком-то, кроме себя. Но с Козиной все по-другому. Он начинает понимать, что близкий человек – это не просто без конца отдавать, это про бескорыстный обмен, когда делаешь для другого не потому, что должен, а потому что твое сердце счастливо замирает от одной радостной улыбки на дорогом лице.
А Козине и учиться ничему не надо, она просто так устроена: счастлива его радостью, грустна его печалями. Она идеальное зеркало, в котором Вазари видит себя таким, каким навоображал еще тогда в Риме восемнадцатилетним мальчишкой: успешным, знаменитым, лучшим мастером своего дела. Просто лучшим.
Единственное, что несколько омрачает их парадиз, – это его частые поездки во Флоренцию. Там в мастерской брабантца печатника Лоренцо Торрентино готовится к изданию книга Джорджо Вазари, плод его четырехлетнего кропотливого труда: «Жизнеописания прославленных живописцев, скульпторов и архитекторов». Но Козина все понимает, да и поездки эти короткие – до Флоренции верхом всего три с небольшим часа, если не гнать. Но ее Джорджо прекрасный наездник и, похоже, лошадей не щадит, потому что, уезжая после завтрака, к ужину уже всегда дома.
В такие дни она особенно старается, сама следит за приготовлением его любимых блюд, лично накрывает стол для их позднего ужина в комнате, роспись которой Вазари закончил самой первой – в комнате Славы. Там на потолке в самом центре изображена фигура Славы, которая дует в золотую добрую трубу и прячет за спиной злую – медную. Пусть ее мужу всегда играет только золотая труба, а злословие и дурные слухи даже не касаются его ушей. Козина суеверно скрещивает пальцы и идет прихорашиваться.
Джорджо подарил ей настоящее венецианское зеркало, оно безумно дорогое, стоит в два раза больше, чем сходное по размеру полотно гениального Рафаэля Санти. В его золотистой глубине она кажется себе более взрослой – статной, пышнотелой. Впрочем, даже самое волшебное зеркало не может сделать красивее ее волосы, потому что они как есть совершенство. «Тонкие и светлые, похожие то на золото, то на мед, сияющие подобно солнечным лучам, вьющиеся, густые и длинные, рассыпанные по плечам волнами» – именно такие, какие воспевал в своем «Трактате о красоте и любви» Агостино Нифо в 1539 году. Того оттенка, который позже назовут «тициановым» по имени венецианского коллеги ее мужа, прославленного певца рыжеватых блондинок.
Козине не надо, как большинству ее соотечественниц, намазав волосы смесью лимонного сока и шафрана (а для особо радикальных так и вообще вонючей серой), сидеть на крыше часами под палящим итальянским солнцем, чтобы получить самый вожделенный оттенок того времени, который совсем недавно ввели в моду в большинстве своем смуглые и брюнетистые венецианки. Они у нее такие от рождения, что в сочетании с темными, почти черными глазами делает Козину настоящим воплощением ренессансного идеала красоты.
Собственно, сам термин «Ренессанс» еще не вошел в широкое употребление, но он уже придуман ее Джорджо. В той самой книге, из-за которой он покинул ее сейчас, он в первый раз использовал это слово – «Возрождение», так же как «Античность» и «Средневековье». И мы до сих пор оперируем периодизацией, предложенной именно Вазари, оказалось, что она удобно описывает в целом историю человечества от Древнего мира до Нового времени.
В тот день Вазари привез первый переплетенный экземпляр «Жизнеописаний». Козина никогда еще не видела такой новой книги. В XVI веке в купеческой Тоскане родители не были озабочены тем, чтобы давать своим отпрыскам разностороннее образование, особенно дочерям, разумеется. Даже Екатерину Медичи, герцогиню Урбинскую, при французском дворе дразнили «купчихой» из-за неумения красиво говорить и гнобили за ошибки в письмах. Но читать и писать Козина умела, даже немного знала латынь. Поэтому пока Джорджо со смехом рассказывал ей, как ловко кардинал Фарнезе четыре года назад втравил его в эту авантюру с написанием «Жизнеописаний», она аккуратно переворачивала страницы книги, будто искала что-то. И вот когда он дошел до описания своей досады по поводу некомпетентности Паоло Джовио, спутавшего прозвища художников и перевравшего все даты, она подняла на него полные слез глаза.
Вазари растерялся – он никогда еще не видел свою уравновешенную жену такой расстроенной. «Здесь нет твоего жизнеописания», – сказала она и по-настоящему расплакалась. Ей казалось это страшной вопиющей несправедливостью, с которой она отказывалась примириться. Ее муж, величайший художник и архитектор современности, – и в его колоссальном труде нет главы, посвященной ему самому? Невозможно!
Вазари в тот вечер долго успокаивал жену, но она перестала плакать только после того, как он поклялся ей, что допишет свою книгу и опубликует ее снова уже вместе со своей собственной биографией. Не исключено, что ему легко далось это обещание, более того, возможно, именно Козина помогла ему понять, что его так раздражало в этой книге, почему его все время что-то не устраивало, и даже этот прекрасный пилотный экземпляр, который он привез домой, не радовал его так, как должен бы был.
А потом он смотрел на ее припухшее от слез личико, подрагивающие во сне губы, перебирал пальцами локоны цвета меда и не знал, как рассказать о том, что только что во Флоренции встретил того самого дель Монте, кардинала, который в свое время в Болонье присоветовал ему жениться. Кардинал проезжал через Тоскану на конклав и прямо между первым и вторым бокалом заявил: «Я еду в Рим и наверняка буду папой. Спеши закончить свои дела и, как только получишь известие, отправляйся в Рим, не дожидаясь других указаний или вызова».
Это было не то предложение, от которого можно вот так просто отмахнуться. Тем более что предчувствия дель Монте сбылись и он действительно был избран папой 7 февраля 1550 года под именем Юлия III.
Вазари тянул с отъездом еще целых две недели. Он уехал 22 февраля, когда в дальнем уголке их сада зацвело миндальное дерево. Он обещал вернуться, когда придет время собирать орехи. Не соврал. В том (1550) году он приезжал из Рима два раза, но практически все время проводил во Флоренции, появляясь дома в Ареццо только ночевать, да и то не каждый день. Надо было срочно закончить образ св. Сигизмунда, чтобы угодить великому герцогу Флоренции Козимо I деи Медичи.
Герцог, этот хитрющий политикан, сатрап и деспот, с самого начала своего правления поставил своей задачей образовать из Тосканы одно государство и сосредоточить в своих руках абсолютную монархическую власть. Жестоко преследуя при помощи инквизиции своих противников, он конфискациями и монополиями собрал значительные средства, с помощью которых создал флот, завоевал Сиену и находил себе союзников во внешней политике.
Но политика политикой, а искусства Козимо, как и все Медичи, уважал и всячески им покровительствовал. Еще в 1537 году, когда последний герцог из старшей ветви семьи Медичи – Алессандро был убит и патриции Флоренции избрали на свою голову Козимо герцогом, тот звал Вазари остаться при его дворе, обещая всякие плюшки. Но у Джорджо образовалась психотравма. Он, потеряв подряд трех своих покровителей и в каком-то смысле даже друзей: Климента (1535), Ипполито (1536) и Алессандро (1537), предпочел удалиться от мирской суеты подальше, подлечить нервы. А может, этот хитрый аретиец решил не рисковать и посмотреть, не свалит ли новоиспеченного герцога довольно сильная на тот момент оппозиция.
Сейчас уже сложно сказать. Но он действительно много времени, с 1537 по 1540 год, проводит в уединении в монастыре Камальдоли: пишет для тамошней общины алтарные образы и расписывает стены капеллы. Он позже расскажет Козине, что «испытал высшее наслаждение от горной и вечной уединенности и тишины этой святой местности». Работает Вазари, разумеется не только в монастыре, он ездит по всей Италии, пишет картины для знати, расписывает фресками капеллы многочисленных церквей, в монастырях, оформляет празднества.
Впрочем, к 1553 году он уже вполне созрел, чтобы принять очередное приглашение великого герцога Козимо I: жена вон, практически брошенная в родном Ареццо, пока он тут, в Риме, дурацкие прихоти папы Юлия III исполняет. Все больше раздражения в его письмах, все сильнее он хочет вернуться домой, в Тоскану.
Тем временем Козина живет одна в их прекрасном уютном доме в Ареццо. Ну не то чтобы совсем одна, конечно. У нее есть слуги, кроме того, с ней в доме проживает дядюшка мужа дон Антонио, который всегда, со смерти отца Вазари, был на хозяйстве, пока успешный племянник мотался по командировкам. С ними же живет и свекровь – Маддалена, но она не лезет к Козине с советами и поучениями, уделяя все свое время внукам – незаконнорожденным детям Джорджо от его экономки Изабеллы Мора. Зовут их Антон и Алессандра. Пасынок младше мачехи всего на три года, падчерица – на четыре. Ходят упорные слухи, что этих детей родила от Вазари старшая сестра Николозы – Маддалена Баччи, но Козина не верит им, она почти не помнит сестру, ей было всего пять лет, когда та умерла от очередной эпидемии чумы, помнит только свой ужас. В тот самый день она поняла, что рано или поздно умрут все – и родители, и милая старая кормилица, и она сама.
Девочка проплакала всю ночь, а утром, во время мессы в церкви Санта-Мария-делла-Пьеве, вдруг успокоилась. Во время службы под прохладные песнопения монахов она смотрела на Мадонну с младенцем. Ребенок на алтарном образе теребил ручкой светлый узорчатый покров матери, а Дева Мария смотрела на свое дитя, и во взгляде ее было удивление, нежность и даже чудилась улыбка. Именно тогда маленькая Козина решила, что самое главное счастье женщины и ее спасение – в материнстве.
Козина не любит общаться с Антоном и Алессандрой, они напоминают ей о собственной неполноценности: прошло уже четыре года со дня свадьбы, а она так и не понесла, хоть муж никогда не пренебрегает своими обязанностями и в те редкие дни, когда он дома, они выходят из спальни только чтобы поесть, да и то не каждый раз.
В остальном Козина – идеальная жена. Она относится к тому типу женщин, которые из любой самой затрапезной халупы сделают уютное гнездышко, просто поставив цветок в глиняную кружку или разложив на полках креденцы засушенные букетики лаванды. А уж когда в их распоряжении прекрасный дом и неограниченная сумма денег, выделяемых мужем на хозяйство, то слугам от таких хозяек, конечно, достается. Кровать развернуть изголовьем к другой стене, заодно поменяв балдахин на новый, ароматных трав запасти и насушить, чтобы на первом этаже в лоджии пол ими устелить, гобелены регулярно вытряхивать от пыли и насекомых, а уж к приезду хозяина так и вообще весь дом снизу доверху вычистить. Вазари обожал возвращаться домой, где его всегда ждали. А когда он уезжал, «грустили все, даже растения в саду», как он напишет в одном из своих писем.
Но 1554 году, похоже, аллегорическая Слава, та, что изображена на потолке любимой комнаты Джорджо, вероломно подула в злую медную трубу, и по Ареццо поползли слухи, что молодая жена сына горшечника ему изменяет.
Козина прекрасно помнила день, когда все началось. Свекровь приболела и не могла сопроводить ее к мессе, молодухе бы тоже остаться дома, но вот приспичило ей помолиться Пресвятой Деве Марии – она все не оставляла надежды на чудесное зачатие. Поэтому Козина и решилась пойти с давней приятельницей своей, которая уже давно добивалась с ней зачем-то встречи. А на обратном пути из церкви та куда-то исчезла, и Николозе в проулке заступил дорогу брат предательницы – Франческо. Стал хватать ее за руки, пытался обнять, говорил какие-то ужасные вещи. Но ей уже почти исполнилось 19, она была рослая, крепкая женщина с сильными руками и неожиданно хорошо поставленным ударом головой. Вырвалась, прибежала домой и тут же по горячим следам рассказала все свекрови.
Джорджо в своем жизнеописании пишет об этом времени очень лаконично: «Пока я был занят этими работами и все ждал, что еще затеет папа, я в конце концов увидел, что надежда на него плохая, а служить ему – напрасный труд, поэтому… я решил во что бы то ни стало перебраться на службу к флорентийскому герцогу. И вот, переехав в Ареццо, чтобы оттуда направиться во Флоренцию, мне пришлось для епископа этого города монсеньора Минербетти написать на большом холсте в натуральную величину фигуру Терпения».
«Поэтому», конечно. Я так и вижу, как он в Риме получает письмецо из родного города и, не закончив росписи лоджии на вилле папы Юлия, мчится во весь опор домой, чтобы разобраться с обидчиками своей Козины. Слухам он не верит ни на грош: он не дурак и знает, как развлекаются злыми сплетнями в маленьких провинциальных городках. Ну а фигуру Терпения в натуральную величину ему написать пришлось после драки. Не иначе чтоб загладить. Покалечил, наверное, пару особо ретивых сплетников. Жалко, не всех. Потому что через пару десятков лет гравер Аннибале Карраччи на полях своего экземпляра «Жизнеописаний», разобиженный на то, что Вазари превозносит только тосканских художников, напишет по злобе: «Мало того что лжец ты, Жорж, так еще и рогоносец!»
В 1555 году Вазари со всем семейством перебирается на ПМЖ во Флоренцию, чтобы не мотаться туда-сюда, по всей видимости, а может, и история эта со злословием не так уж безболезненно прошла для супругов, кто ж его знает. Примерно в это время умирает дворцовый архитектор Тассо, и Джорджо фактически получает его должность и 300 скудо в месяц (неимущим кардиналам папа платил примерно треть этой суммы, так, чтобы понимать размер зарплаты). Он по планам герцога перестраивает и редекорирует палаццо Веккьо, и, если верить его автобиографии, то прямо чуть больше, чем полностью.
Козина наконец-то почти счастлива. Съемный дом – какая, право, ерунда, она и в съемном сотворит настоящий уютный дом для своего Джорджо, который каждый вечер возвращается усталый, с учениками и друзьями, они шумят, спорят, обсуждают что-то. Она не вникает, она просто творит атмосферу casa – тосканского дома, где семья, близкие, слуги – все вместе и всем хорошо. Кроме отсутствия детей у нее только одна idee fixe – новая редакция «Жизнеописаний» с обязательной главой, превозносящей самого Вазари. Она присаживается ему на мозг так, как только любящие жены умеют делать – чтобы муж чувствовал, что он сам этого хочет больше всего на свете. И Вазари хочет, он периодически испрашивает у Козимо отпуск и путешествует по Италии, собирая информацию и сплетни для второго издания своей книги, изрядно дополненного.
В литературном деле Вазари оказался универсалом: и ученый-теоретик, и биограф-документалист, и писатель-новеллист, и просто отменный рассказчик.
Со страниц «Жизнеописаний» смотрит на нас настоящий художественный паноптикум.
Не будь в нашем распоряжении действительно титанического по объему и качеству труда Вазари, мы никогда не узнали бы, к примеру, что фра Филиппо Липпи в школе был невозможно туп к наукам, но все время «рисовал уродцев», а в 17 лет написал такую фреску, что все решили, будто в него вселился дух гениального Мазаччо, после чего фра Филиппо настолько ошалел от похвал, что «смело снял с себя рясу» и отправился в морское путешествие, где попал в рабство к маврам.
Неточностей и даже фатальных ошибок в работе Вазари достаточно много, похоже, местами он просто пренебрегал проверкой информации, возможно, из-за того, что полностью доверял источнику, а может, и по какой-то другой причине. Некоторые считают даже, что намеренно. Самый большой вред его труд нанес наследию «коварного» Андреа дель Кастаньо, который, по утверждению Вазари, был завистлив едва ли не больше, чем талантлив, да и вообще «человек звериного нрава»: убил из зависти своего учителя и даже не чихнул. Из-за этой главы имя Андреа дель Кастаньо было предано забвению, многие его фрески закрашены. Сейчас уже известно, что это неправда: Доменико Венециано, учитель и покровитель, пережил Андреа на четыре года.
И да, он пишет последнюю главу перед эпилогом про себя любимого. Козина может быть довольна – теперь уж точно имя ее великолепного Джорджо останется в веках. Возможно, не так, как бы хотелось ему. Так уж получилось, что за пять веков Вазари – искусствовед и автор «Жизнеописаний» безвозвратно затмил и Вазари-художника, и Вазари-архитектора.
Впрочем, в его архитектурной карьере случались и крупные удачи: по крайней мере, одно из произведений Вазари-архитектора точно видели все, кто мало-мальски интересуется искусством: улица Уффици. Тот самый крытый переход, завершающийся безошибочно узнаваемым четырехэтажным тупиком c аркой.
Именно он, Джорджо Вазари, получив от Козимо Медичи в 1564 году поручение реставрировать галерею, соединяющую палаццо Веккьо и палаццо Питти, придумал эти глядящие друг на друга одинаковые фасады, и эти одинаково ритмично частящие окна под сильно выступающими карнизами, и арку со сквозными колоннами.
Сам он в связи с этим своим проектом больше всего гордился двумя моментами. Во-первых, то, что производил он эти работы к важнейшему событию в семье Медичи – свадьбе старшего сына герцога Франческо и Анны Австрийской, младшей дочери императора Фердинанда I. И во-вторых, что сделал работу, которую другой бы делал пять лет, всего за пять месяцев.
Вот это, пожалуй, одна из главных загадок, оставленных нам Вазари: и в живописи, и в архитектуре, и в литературе он всегда работал нечеловечески быстро, вместив в отмеренные ему 62 года жизни столько трудов, что их с избытком хватило бы на десятерых.
Торжественное обещание, которое юная Николоза дала самой себе, узнав о несчастной судьбе умирающего учителя Джорджо, сдержать ей не удалось. Она так надеялась не отходить от мужа ни на шаг, трепетно ухаживая и исполняя все, даже невысказанные, желания. Но Вазари умер быстро, скорее всего, от сердечного приступа, когда рядом никого не было. За работой, среди набросков для росписи купола иль Дуомо, в своем собственном доме на Borgo Santa Croce 8, подаренном ему его обожаемым покровителем герцогом Козимо I. Умер, пережив своего покровителя ровно на два месяца и одну неделю.
В свидетельстве о смерти Джорджо Вазари напишут: «Сегодня, 27 июня 1574 года, светлым воскресным днем, в 15.30, Всевышнему было угодно даровать упокоение душе синьора Джорджо Вазари, известнейшего художника и архитектора, который умер во Флоренции, в своем доме. По собственному завещанию тело его будет погребено в Ареццо, в склепе, в капелле главного алтаря, возведенного им в церкви Санта-Мария-делла-Пьеве». В той самой церкви, где когда-то пятилетняя Николоза любовалась ликом Мадонны с младенцем.
В этой церкви, в семейной капелле, право на построение и роспись которой пожаловал Вазари и его семье папа Пий V, через 10 лет похоронят и ее. Ее, так и не подарившую Джорджо Вазари детей, но, вполне возможно, подарившую ему бессмертие.
Во время реставрационных работ в Пьеве в 1870 году по решению Джан Франческо Гамуррини главный алтарь вместе с останками самого Вазари и его жены Николозы был перенесен в храм монастыря святых Флоры и Лючиллы, где и находится до сих пор.